Глава 21. Система (часть 2, продолжение)

IV

 

В тот майский день впервые после долгой холодной сибирской зимы случились подвижки льда в верховьях Реки, на высоком берегу которой была расположена Фактория местных Эвенков.

Эвенкийские Старцы давно ожидали этого события, весенними круглосуточными полярными днями просиживая с трубками во рту на перевернутых дощатых лодочках «ветках», формой больше похожих, как казалось Вадиму, на открытые эскимосские каяки или верткие спортивные байдарки. Тут же играла вездесущая детвора, бегали возбужденные лайки, по своему собачьему опыту предвкушая будущее рыбное угощение.

И действительно, после обеда потемневший от напитавшейся в него талой воды лёд вдруг тронулся с места, и вся масса его устремилась к далёким низовьям, постепенно крошась на поворотах реки, превращаясь в многочисленные льдины!.. К вечеру между льдинами появились небольшие пространства чистой воды, но нетерпеливые юноши уже катались по ним на своих юрких «веточках», сноровисто гребя и отталкиваясь от льдин двулопастными веслами! Они, как на лыжном слаломе, то устремлялись вниз по течению до первого поворота, то опять поднимались обратно к Фактории под весёлые ликования собравшихся, как на праздник, людей.

Когда же льдины совсем поредели, большинство населения Фактории на «ветках» всевозможной величины и вместимости перебралось на песчаную косу, окружённую живописными, только начавшими зеленеть лиственницами, где развели большой костёр, чтобы варить общую уху из рыбы, вскоре доставленной из первых в этом году сетей, поставленных в спокойных и свободных ото льда заводях.

Рыбу в огромных размеров котёл женщины бросали не очищенную, так как считалось, что таким образом сваренная уха самая вкусная и питательная, и вскоре кроме шуток, смеха и собачьего визга, забрякали миски с ложками и послышалось смачное чавканье множества ртов.

Беспрерывная варка ухи и её поедание продолжались долго. Одни присутствовавшие ели, другие, насытившиеся, ковырялись рыбьими косточками в зубах, и, сидя и полулёжа на оленьих шкурах, слушали бесконечные таёжные истории о рыбной ловле и охоте.

Вадим, участвуя в весёлом обрядовом объедании свежей рыбой, тем не менее, не мог наглядеться на это живописное и такое ЕСТЕСТВЕННО зрелище!.. Здесь никто не кичился своими национальными одеждами, не позировал перед фотообъективом или телекамерой, не изображал из себя «древнего» славянина, индейца, средневекового рыцаря в доспехах или оловянного солдатика на Бородинском поле, как это принято в «цивилизованном» обществе, вся цивилизованность которого вылезала гнойными фурункулами уже тотальной агрессии, корысти, хамства, пошлости, бесчестности, бессовестности, безнравственности и просто оболванивания под серость «как все»...

Здесь, в этом дальнем углу необъятной северной Тайги ещё не проник вирусный дух коммерции, распространяемый вездесущими нефтяниками. Здесь тогда ещё сохранялись истинно человеческие отношения друг к другу, сравнимые с Божественными в Раю!.. Но надолго ли, размышлял Вадим, звучно отхлёбывая горячий чай из закопченной жестяной кружки, которую подала ему молодая улыбчивая косоглазая Эвенкийка с лунообразным лицом...

Надолго ли сохранятся среди этих наивных Таёжников уважительность молодежи к своим Старцам, почтительно называемым «Амака» ― «Дедушка-Медведь»...

Надолго ли, печалился Вадим, сохранятся эти Праздники Весны, когда у большого общинного Костра Старцы рассказывают Древние Легенды и Сказания, а молодежь внимательно, с раскрытыми от удивления ртами внемлют Мудрости Предков СВОЕГО Народа?..

Когда в Приполярье с мая месяца не заходящее за горизонт Солнце опять стало постепенно подниматься по небосклону, знаменуя утро новых суток, песчаная коса опустела, только сытые псы лежали вповалку, добродушно поглядывая вокруг, уставшие от обильной еды и дрязг между собою...

 

V

 

Но жизнь, как и Солнце на Небосводе, не стоит на месте. Пришло время перемен и для Вадима.

Родившийся и выросший в европейской части России, он всё же был ответственен за своих «предков», когда старая больная Мать после неожиданной смерти его Отца осталась одна в частном доме, за которым нужно было приглядывать мужским оком и мужскими руками.

Вадим не собирался надолго задерживаться «на материке», собираясь поскорее вернуться на Север, ставший ему родным. Но и сказать об этом Матери он не мог, будто ожидая её скорейшей смерти. Ему пришлось устраиваться на временную работу, вскоре оказавшейся постоянной, и против своей воли окунуться в местную жизнь, которой не воспринимал всем Сердцем своим.

По вечерам, чтобы успокоиться и отвлечься на чём-то приятном, иногда перебирал вещи, привезённые им с Севера. Кроме «кумаланов» или меховых ковриков круглой формы, сшитых из разноцветных кусочков оленьего меха, кроме берестяных поделок и всякой подобной мелочи из кожи, украшенной бисером, чаще всего он держал в руках красивый кисет для махорки, сшитый и подаренный ему в том дальнем стойбище у скалы молодой востроглазой Эвенкийкой, о которой он часто вспоминал…

Но ещё чаще Вадим сидел в своём углу за столом, порой, чуть ли не до утра за чтением, хотя художественные произведения он читал редко, признавая только книги о близком его Сердцу Севере и жизни тамошних Людей.

 

Но время шло неумолимо, Вадим не был монахом, и мужское естество как-то незаметно преодолело его воздержанность. В некоторой степени повлияли и разговоры с Матерью, чтобы постепенно отошли в сторону воспоминания о востроглазой Эвенкийке, а в доме появилась молодая женщина.

Вадим не мог даже себе сказать, что не представлял жизни без этой женщины. Скорее всего, их сближению повлияло то, что он считал себя здоровым мужчиной, которому, чтобы не страдать ночами от неожиданных поллюций, не заниматься онанизмом и не распутничать с кем попало, просто необходимо было постоянство половых актов с конкретной, желательно привлекательной женщиной, к которой испытывал некоторую симпатию или уважение, но не более того. Так было принято в этом обществе.

И хотя поначалу жилось и работалось мирно, но после смерти Матери, молодая женщина, видимо, почувствовавшая себя полноправной хозяйкой в доме, довольно ультимативно потребовала от Вадима законного брака между ними, тем более, что по усадьбе уже бегал их сынишка.

Но относившийся к государственным и общественным законам, да и ко всему светскому отрицательно, Вадим, хотя и будучи доброго нрава и не любивший конфликтов, всё же воспротивился тому, что ему придётся идти в загс и чувствовать себя там полным идиотом в костюме и при галстуке, которых он ненавидел, предпочитая в одежде таёжную вольность!.. Он и раньше замечал за собой, что его коробило от всего общепринятого, от чужого его нраву постороннего мнения, от извращённости моды, но как-то всё это ещё проходило мимо него, не затрагивая. Но когда в его же доме стали звучать властные нотки от женщины, неуемными своими желаниями втянутой в суету мирскую, словно бабка с корытом в известной Сказке, Вадим впервые почувствовал к ней неприязнь, постепенно трансформировавшуюся в отвращение.

 

Чтобы избежать пустых разговоров со своей женщиной, интеллектуально развитый Вадим пуще прежнего засиживался за чтением, постепенно отдавая предпочтение мистике и философии, будто подтверждая поговорку, что когда человеку не повезёт с женой, то он становится философом. По мере углубления в эту сферу изучения какого-то мистического Бытия, Поиск ответов на всё новые и новые вопросы понемногу увлёк Вадима с головой и заставил по иному отнестись как к Вере Людей в Непостижимого Бога, так и пересмотреть собственное отношение к посмертному существованию!..

Он так и не находил общего языка с матерью своего сына, которого хотя и очень любил, но понимал, насколько тот привязан к своей маме, и предчувствовал, что в будущем их пути рано или поздно всё равно разойдутся. Видимо, однажды познавший иную Реальность ― таёжно-идеалистическую, подобно Раю христиан, он бессознательно подчинялся ей, но болезненно не находил её в реальности собственного существования. Не было этого и в женщине, с которой добровольно и просто по глупости связал свою Судьбу, наивно полагая, что женщина, как и он сам, может быть не от мира сего.

И когда однажды, вернувшись с работы домой, увидел пустые шкафы, Вадим всё понял, но не стал лезть на стены. Вспомнив строки из какой-то песни, он трезво рассудил, что, мол, ещё не известно, кому в такой ситуации повезло больше…

Из высокоценимых им Книг он знал, как, например, легко со своей женой расстался знаменитый Конфуций в Древнем Китае, влекомый иными Ценностями РАДИ ЛЮДЕЙ:

 

«…Семейная жизнь у Конфуция не сложилась, и через некоторое время он с женой разошелся, пережив ее на несколько лет. Во всяком случае, супруга Конфуция никакого участия в делах мужа не принимала, а сам он считал привязанность к домашнему очагу недостойным настоящего мужчины и с готовностью пускался в странствия…» («Конфуций»).

 

Или как в Благословенной Индии главы семейств отрекались от Мира РАДИ ЖИЗНИ В СВЯТОСТИ и тоже ДЛЯ ЛЮДЕЙ:

 

«Санниаса ― четвертая и последняя ступень духовной жизни, полный отказ от семейной и общественной жизни, с тем, чтобы совершенно овладеть своими чувствами и умом и целиком отдаться служению Кришне» («Источник вечного Наслаждения»)!

 

Оставалось только узнать, понять и осознать, что именно подразумевалось под Отречением от семьи и всего мирского «РАДИ ЛЮДЕЙ» через контроль над своим умом и чувствами в Служении Кришне индуистов, ИДЕНТИЧНОМУ, как считал Вадим, тому же Христу христиан, среди которых ему приходилось существовать?!..

И так как его горделивая женщина сразу не подала в суд на алименты, то Вадим оказался вне каких бы то ни было проблем, время от времени добровольно посылая Сыну небольшие суммы денег.

 

VI

 

Оставшись один, Вадим продолжал работать на стройке и жить в доме своих Родителей в одиночестве, к удивлению своему, просто страстно увлёкшись Поиском Тайн Жизни, о которых пытался узнать во всевозможной литературе, в том числе и святых Писаниях мировых религий. Не имея собственного Опыта Созерцания и не обладая врождённым  Ясновидением, он прямо таки изнывал от Восторга, читая о подобных Способностях в Житиях святых Старцев всех Народов и вероисповеданий!

Он с головой погрузился в эзотерическую литературу, за которой ездил в столицу в Международный Рериховский Центр. Постепенно появился и некоторый круг знакомых единомышленников, с которыми Вадим переписывался. Но всё-таки, чувствовал, что качественно он далёк от этих столичных людей как по своему провинциальному образу существования, как и по восприятию эзотерических Знаний, так и по отношению к самой Жизни вообще…

Задумчивый Вадим видел, что его знакомые совсем иначе относились к Поиску Вечности, о которой сам он без Трепета в Сердце даже не мог думать!.. Эти знакомые много и витиевато говорили о Тайнах Мироздания и действительно были основательно подкованы теософскими терминами, рассуждая на сложные философские темы с основательным владением логикой. В этом Вадим им уступал, но прекрасно видел, что все их «знания» ― книжные и безопытные, а безжизненные рассуждения нигде не применимы и просто не востребованы в корыстном и агрессивном обществе, в котором они существуют, превратив Эзотерику в обыкновенное «хобби» и ничего больше.

Всё более начитанный и задумчивый Вадим, чаще и чаще бравшийся за ручку и бумагу, чтобы записывать свои Мысли, замечал, какой огромный разрыв между Знанием Законов Тайн Бытия и их конкретной реализацией Верою и До-верием к Непостижимому Богу-Творцу даже тех, кто щеголяет в священнических рясах общепринятых религий, и тех, кто их критикуют с «высоты» своей теософской или «рериховской» колокольни…

И постепенно Вадим отдалился ото всех, оставшись в одиночестве в своем Поиске Истины, удивляясь, что этот же Поиск становился его болезненным Крестом!.. Но, тем не менее, при этой же мысли Вадим испытывал какое-то, как он для себя определил, мазохистское самоудовлетворение, что он не как все, пусть и не от мира сего.

 

…И вот, как добавление к своему Чувству на Кресте, Вадим к тому же ещё лишился работы и средств к существованию!

Он действительно по началу не мог смириться с такой «несправедливостью», но, следуя уже привычной и, для себя, жизненной логике на основании почерпнутых Идей из действительно ценных философских Книг и многочисленных описаний жизни святых Мудрецов, Вадим ни у кого не стал искать правды в этом суетном мирке, которая, как он уже догадывался, относительна. Один день походив по разным организациям, и заметив, что его не берут на работу не по ненадобности рабочих рук, так как после него другие тут же устраивались и плотниками, и столярами, и каменщиками и т.д., но по мотивам, которые он, в конце концов, определил, как Божие Испытание!..

Когда он это осознал, ему вдруг стало жарко, и в голове сразу же закрутилось множество вопросов: на какие же тогда средства питаться и одеваться, покупать дрова для обогрева жилья своего, платить налоги за дом и землю, приобретать баллон с газом и платить по счетчику за электрический свет и т.д. и т.д.?!..

Более того. Именно в тот трудный момент Вадима посетил и судебный исполнитель в лице высокой и грузной, словно шкаф, женщины, которая показала ему исполнительный лист на алименты… И он не удивился, но даже был уверен, что действительно, при нагрянувшей вдруг пошлой «демократии» Бог о нём сказал сатане:

 

«…вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей» («Книга Иова»),

 

мол, оставь голым и в страдании, но до конца не добивай! Но за что?

 

Подумав так, Вадим сказал судебному исполнителю о себе, что, так как он безработный, то согласен, чтобы его наказали за неуплату алиментов. И, мол, пусть бы его в наказание отправили за государственный счёт подальше на Север, где он и работал бы заключённым на зоне, чтобы выплачивать эти злополучные алименты, а потом остался бы там навсегда на поселении, подальше от этой безумной «цивилизации», подальше от «ухогрудых» и «хоботных» вампиров, как писалось в одном астрологическом журнале...

Шкафообразная женщина внимательно посмотрела в глаза Вадиму, не умалишенный ли перед ней, и удалилась, оставив того в неведении насчёт дальнейшей своей судьбы. Видимо, во времена неожиданной «демократии» зоны были переполнены заключёнными не от хорошей жизни, а с голодухи. А так как в местах лишения свободы вскоре и самим «зэкам» приходилось выживать, то Вадим самостоятельно стал искать возможности перебраться жить подальше от демократической кутерьмы.

Узнав на местной метеостанции о дефиците кадров на дальних метеоточках, он писал письма в разные метеоуправления с надеждой попасть куда-нибудь на дальнюю северную полярную станцию, но получил лишь отписки без какой бы то ни было конкретики.

Понятно, подумал Вадим про себя, Испытания продолжались, и действительно было страшновато не видеть впереди никакой перспективы!.. Он сидел дома в одиночестве и даже не мог читать, погруженный в тяжелые мысли. Чтобы не поддаваться унынию, Вадим стал рукодельничать. Он проверил и перечинил всю свою одежду и обувь и нашёл, что её хватит на несколько лет. Чтобы не замерзнуть зимой, он изготовил санки и таскал дрова из соседнего леска, где было полно валёжника и сухих деревьев на корню. Он научился обходиться без газа в баллонах и даже без электрического света, пользуясь освещением от горевших дров в печи. Скудную еду готовил на печке зимой или даже на костре летом, когда, вдыхая запах дыма, приятно сознавал, что в какой-то мере опять стал уподобляться бесхитростным таёжникам,!..

Постепенно он распродал свой инструмент, домашние электроприборы, мебель, чтобы пропитаться. Кое-что выращивал на огороде, насколько позволяли силы и умение, но однажды всё-таки наступил момент, когда весной, от нечего есть, пришлось ломиком из под снега выдалбливать корни топинамбура, оттаивать их и жарить на пустой сковородке, посаливая грязной неочищенной солью, взятой на ферме из коровьей кормушки…

Вадим всячески старался преодолеть Испытания и выжить, уже особенно не задумываясь о Причине своих мỳк.