Скитания Ворона

Глава V (окончание)

Плаванье затянулось и как-то в полдень, продолжая сидеть на носу баржи, молодой Ворон заметил вдали высокий и лишь травой заросший мыс в устье впадавшего в Реку не менее полноводного притока, на котором кроме хижинки виднелся и чум, рядом с которыми ожидала гостей большая семья известного в округе местного бунтаря, не признававшего над собой никакой власти, тогда даже очень советской, обычно агрессивной к инакомыслящим.

Причалив к мысу, все пассажиры вместе с молодым Вороном и его земляком-капитаном катера потянулись по тропинке верх на мыс и к костру, на котором в огромном котле кусками варилась сохатина.

Были вручены подарки и когда-то заказанные продукты и товары жителям стойбища – многочисленному семейству во главе с «великим бунтарём», как о нём отзывался Земляк.

Молодой же Ворон восторженно разглядывая необычный чум, покрытый древесной корой, сам себе удивляясь, что ещё удостоился-таки застать в своей недолгой Жизни столь древнее сооружение, однако, уже слыхал рассказ, что этот «великий бунтарь», хотя и местных национальных кровей, но, из-за не свойственного местным, своего орлиного носа больше похожий на грозного американского Индейца прерий из голливудских фильмов-вестернов, наотрез отказывался вступать в советский совхоз, никогда не появляясь даже на Фактории, предпочитая получать необходимые товары через посредников, но обладая необходимым и допускаемым советской властью – чтобы не считаться кулаком - количеством собственных ездовых оленей, промышлял в Тайге как на мясо, так и зверя ради пушнины, да и рыбачил только на участке своих предков, хотя детей своих и вынужден был отпускать в школу, чтобы излишне не раздражать и не злить власти, более-менее терпеливо относившиеся к его самовольству.

Как немного позже узнал молодой Ворон, этот местный бунтарь являлся как бы отголоском неких бурных прошлых событий, когда на ещё более к Северу расположенной Фактории против советской власти взбунтовалось местное национальное население, недовольное отношением к ним, особенно со стороны местных торгашей, презиравших и обманывавших их. И чаша терпения «националов» переполнилась и однажды лопнула, когда одного промысловика в очередной раз неслабо нагрели на пушнине, добытой нелёгким трудом, а вдобавок подпоенного просто выкинули из магазина на мороз.

И получилось так, что этого пострадавшего промысловика поддержали не только его друзья и родственники. Несколько отчаянных мужчин, а у всех на руках, как обычно водится в тех таёжных местах, было нарезное оружие, решили разобраться с обнаглевшими торгашами и им подпевавшими местными пришлыми подкупленными подлецами и представителями советской власти отнюдь не местных кровей. Мятежники просто захватили магазин, кое-кого пристрелив, и устроили «сабантуй», подогревая себя для храбрости «огненной водой».

Праздник победы над самоуправством властей и торгашей продолжался растаскиванием продуктов и товаров по домам и чумам, да пьянкой с радостными криками, но только до того времени, когда в столице национального округа, из-за отсутствия связи по рации, сообразили, что что-то неладное на той Фактории. Был послан, тогда ещё внове всем, вертолёт, который бунтари встретили многочисленными выстрелами, заставив опять подняться в воздух и развернуться обратно, после чего, конечно же, прилетел другой и уже с вооружённым отрядом милиционеров.

Правда, большинство протрезвевшего населения Фактории поспешило вовремя удалиться в глухие приполярные таёжные места, куда даже вездесущие «экспедишники» не заглядывали. И только всё ещё хмельные главари бунта, застигнутые врасплох, забаррикадировались в магазине и долго отстреливались от наступавших милиционеров-штурмовиков. Однако, потеряв несколько из своих, бунтари - кроме главаря бунта - вынуждены были сдаться. Последний же сумел под покровом ночи выпрыгнуть из окна и скрыться в Тайге. После, его ещё несколько лет власти выискивали, а то и выслеживали с помощью вертолёта, но с белой масти оленями в упряжке и сам, в белого же меха, одеждах на снегу он был просто незаметен, при приближении вертолёта ложась вместе с оленями в сугроб.

Но, как обычно водится в этом мирке, то и на сей раз не обошлось без предательства со стороны тех, кому доверял разыскиваемый советскими властями бунтарь. Предали, кого доблестная милиция подкупила посулами об освобождении от наказания за участие бунте.

Последнее, конечно, задело молодого Ворона, всегда бывшего на стороне любых бунтарей против какой бы то ни было власти, начиная с детсадовской, школьной и даже родительской, не говоря уж о якобы добровольных выборах государственной власти. Быть может, потому и зачитываясь когда-то книжками «про индейцев» и особенно о сопротивлении целой человеческой Красной Расы во Времена колонизации североамериканского континента, и Искренне переживая трагедию многочисленных Племён, то и теперь, оказавшись среди сибирских Народов, чувствовал себя этаким пионером-первопроходцем «на фронтире» пусть не Запада, но более-менее ещё Дикого Востока это точно!

После того, как на берег были выгружены когда-то заказанные Бунтарём товары для его семьи, оказавшейся на школьные летние каникулы в полном сборе, то все мужчины разместились, расположившись на старых и потемневших от времени и влаги древесных чурках, вокруг костра с огромным котлом, в котором варились куски от ляжки недавно забитого лося – сохатого, по местному наречию, и вскоре все лакомились сочным мясом, по местной же привычке, надкусывая его и отрезая ножами у самых губ, чему молодому Ворону пришлось ещё поучиться, чтобы не пораниться.

Женщины – лунообразная ликом своим хозяйка с дочерями и пассажирки тоже из местных - прислуживали трапезничавшим мужчинам, подавая им всё новые куски мяса, а потом и разливая чай из огромного основательно закопчённого чайника, видимо, никогда не снимаемого с «тагана» - палки над костром.

Но когда по кругу стали передавать бутылку с водкой, к огорчению молодого Ворона, он к ней не прикоснулся, даже чтобы передать дальше. Носатый хозяин стойбища это заметил и вопросительно посмотрел на гостей, мол, почему такое неуважение?

Неожиданно наступившую тишину развеял Земляк, рассказавший всем, что молодой Ворон не только не употреблял алкоголя, но и в одиночку пешком проделал долгий путь по берегу Реки до Фактории от самой столицы Национального Округа. После чего Бунтарь уже внимательнее присматривался к странно не пьющему гостью, видимо, оценивая его со своих позиций опытного таёжника, чего, мол, тот стоил. Однако, одобрительно восприняв сам одиночный поход молодого Ворона, тем не менее, без ложной вежливости, но строго пожурил его за то, что шёл без собаки в то время, когда у медведей «свадьбы» и они в этот период очень опасны. А «пукалка», как пренебрежительно назвал одноствольное ружьё-берданку путешественника, никуда не годится против хитрого и разъярённого огромного хищника.

Вдобавок Бунтарь рассказал, как буквально на днях, проплывая к рыболовным сетям на «ветке» - одноместной дощатой лодочке с двухлопастным веслом – между кочками на мелководном соседнем с его стойбищем озерке, встретился с медведем-убийцей, неожиданно выскочившем на него из-за коряги, а спасло лишь то, что – опять же! - на коленях лежал заряженный карабин стволом по направлению именно в сторону зверя, и из которого мгновенно сумел также одной пулей застрелить наглого зверюгу! В доказательство указал на свежевысушенную шкуру, висевшую на жерди между лиственницами.

После этого рассказа, подобно бутылке с водкой, по кругу же начались и рассказы о встречах с опасными медведями-шатунами, которые молодой Ворон силился не только запомнить, но и кое-чему в них поучиться на будущее.

И конечно, молодой Ворон тут же сопоставляя два случая с необычайно удачными выстрелами, спасшими от разъярённых зверей двух местных охотников, больше заинтересовался, почему, опять-таки, именно они стали объектами нападения со стороны зверей? Ибо понемногу он стал соображать уже, что в этом Мире никакого следствия не бывает без ПРИЧИНЫ. Ведь на его пути вдоль по берегу Реки не встретился ни один опасный зверь, даже их следов на песке не заметил ни разу. Зато уставший спал он, неопытный, в своём вигваме-чуме так крепко, что запросто можно было с шумом подойти и достать его кому угодно.

Тем не менее, глядя на этих опытных таёжников с обветренными и загорелыми лицами, вооружённых и закалённых в суровых условиях жизни в северных краях людей, постоянно находившихся вроде как на передовой – «фронтире», как называли американцы границу между уже обжитыми колонизаторами краями и дикими территориями «свирепых краснокожих», молодой Ворон приятно почувствовал, что их отношение к нему изменилось после его рассказа о своём походе, словно своим одиноким путешествием, которое оценили, он прошёл некое волевое Посвящение в Таёжники, стал настоящим мужчиной, с которым можно иметь дело, которого надо уважать.

Почувствовал себя он вознаграждённым и за пережитые трудности в осуществлении своей Мечты став Свободным Скитальцем, и тем, что оказался признанным, принятым и НА РАВНЫХ находился в обществе столь, даже не взирая на хмель, но интересных и мудрых таёжников, у которых многому можно было научиться и не только, что касалось проживания в Тайге!

Долгий вечер находясь у костра среди этих столь экзотично, но в то же время скромно разодетых и вдобавок вооружённых – что непременно отмечал про себя! - северян, весело проводивших время слушая друг друга рассказы об их непростой Жизни, молодой Ворон и себя почувствовал среди них отнюдь не глупцом. Ему теперь казалось странным, что он мог когда-то существовать в покинутом им якобы цивилизованном мирке где-то далеко далеко, теперь воспринимаемом на фоне окружавшего девственного великолепия первозданной Природы, как нечто гнилое и вонючее. И он был просто счастлив, когда на прощание индейцеподобный Бунтарь, который при первой встрече даже не заметил его, то теперь крепко на прощание пожал ему руку!

Пару дней спустя, не взирая на сильное течение и многочисленные песчаные мели, ржавую баржу катер с рёвом перегруженного мотора всё же притолкал до населённого пункта – отделения промыслово-оленеводческого совхоза, жители которого уже ждали на берегу, предупреждённые по рации, да к тому же услышавшие шум.

И опять наступил настоящий праздник для местных аборигенов, к удивлению молодого Ворона. А так как его общительный и предприимчивый Земляк буквально со всеми в округе был знаком, всех помнил, и всем что-нибудь привёз по заказу или просто в подарок, то пришлось с ним и молодому Ворону по многочисленным приглашениям ходить по гостям несколько дней подряд. И как-то всё было просто и ясно, без каких-то глупых городских правил отчуждённости, стеснений или враждебности, как это бывает, даже на одной лестничной площадке живущих, горожан.

Ибо не только на маленькой Фактории, но как впоследствии молодому Ворону показалось, то и во всём огромном по территории районе местные аборигенные жители знали друг друга ибо большинство из них были родственниками. И хотя древняя родовая принадлежность этих людей чётко прослеживалась по фамилиям и хоронили умерших они строго только на своих родовых кладбищах, но какая-то детская непосредственность отношений между ними приятно воспринималась и молодым Вороном. Быть может потому он и принял приглашение поработать на той дальней Фактории, чтобы не только спокойно подготовиться к следующему путешествию, но и просто пожить среди этих, столь по-детски непосредственных людей, в лоне девственной Природы, да и многому поучиться, как по автономному выживанию, так и дабы обрести некой их Мудрости, столь непонятной чересчур цивилизованно-образованным глупцам.

* * *

…Ход Мыслей и Воспоминания оборвались прогремевшим от берега Реки внизу звуком ружейного выстрела. Видимо, в лагере геологов потеряли Ворона и таким образом давали ему знать, что озабочены его долгим исчезновением.

Но он, не взирая на сгущавшиеся вечерние сумерки, только удобнее расположился на камне, закутавшись во взятое с собой одеяло, и не желая прерывать поток своих Воспоминаний, застывшей статуей опять отключился от внешней реальности.